– Может быть, все города теперь станут такими. Нам от иилане" нужен только мир – как и от вас.

Она повторила сигнал, наконец иилане" поняли его и полезли в воду, спускаясь по плавнику. Энге повернулась к Керрику, выражая одновременно сомнение и надежду.

– Я думаю, что все города иилане" оставят теперь ваш род в покое, ведь каждая эйстаа знает, какую ужасную смерть вы можете принести. Ну, а вы будете нападать на города?

– Нет, конечно. Сейчас все узнают, что произошло, и никто более не ступит в Алпеасак.

– Никогда? Настанет день, и ты умрешь, Керрик. А что будут делать устузоу, когда тебя не станет, а богатый и обильный Алпеасак будет рядом? Обильный и беззащитный…

– Новой войны не будет.

– Пусть будет правда в твоих словах. Я вижу сейчас мир, мир длиной в твою и мою жизнь. Но я думаю о завтрашнем завтра. И я вижу твой народ во множестве приходящим в мой город и отбирающим мир у Дочерей Жизни.

– Этого не будет.

Керрик смотрел, как иилане" выбирались из урукето на берег и застывали в оцепенении, завидев Энге, показывавшую «конец конфликту – конец убийствам». И понял, что она отвечала не ему.

Однако приходилось принимать такую возможность. Иилане" не изменятся, они не в силах измениться. Но тану все время узнают новое и меняются. И если дело вновь дойдет до столкновения – каким будет его исход?

– Я еще кое о чем хотела тебе сказать, но нам пора отплывать, – проговорила Энге.

– Да, хотелось бы поговорить, но нет времени. Увидимся ли мы, Энге?

– Надеюсь, что это возможно, но думаю – едва ли.

– И я тоже. Мой друг Надаске" погиб. Теперь ты среди иилане" единственная, кого я могу считать другом. Я буду помнить о нашей дружбе. Но сегодня, увидев гибель Вейнте", я понял, что хочу забыть об иилане". Довольно, Энге. Я – тану, и им останусь.

Энге хотела рассказать ему об Угуненапсе и Духе Жизни, но, заметив холодность в его позе, не решилась.

– Ты такой, какой ты есть. Ты – это ты.

Она повернулась, скользнула в воду и поплыла. Он смотрел, как остальные последовали за ней и первые двое взобрались на плавник урукето. Живое судно устремилось в открытое море.

Керрик вновь поднялся на дюны. Трое мертвых иилане" лежали на песке, облепленные мухами. Нагнувшись, он выдернул металлический нож из шеи Вейнте", вытер его о песок. Трупы надо похоронить. Это посмертное объятие вовсе неприлично. Он стащил мертвого Надаске" с Вейнте", закрыл невидящие глаза друга и уложил тело на песок. Собравшись уходить, он вдруг вспомнил о ненитеске.

Фигурка стояла на полочке в глубине укрытия Надаске". Металл холодил пальцы, красные камешки глаз блеснули на солнце, когда Керрик поднял ее повыше.

И с фигуркой в одной руке, и с ножом сына в другой Керрик повернулся к иилане" спиной и устало зашагал к стоянке тану.

Заключение

Так было, и пусть все помнят об этом. Так говорит алладжекс, когда рассказывает о минувших днях. Ashan etcheran variadith, aur skennast man eis. Так это звучит на марбаке. Думаю, что теперь на сесеке мне этого не сказать. Армун может: языки всегда ей давались легко. Парамутаны сказали бы что-нибудь вроде: Harvaqtangaq netsilikaktuvuk. Мы каждый год встречаемся с парамутанами. Меняемся с ними. То есть меняются другие тану, – а мне просто приятно побыть среди этих странных дружелюбных людей. Кстати, порро мы им не возим – хватило первого и последнего раза. Поломанные руки и ноги срослись, а вот новый глаз вместо выбитого не вставишь.

Армун поговаривает о том, чтобы снова сплавать с парамутанами за океан, и я отвечаю – почему бы и нет? У нашей дочери Исель теперь свой охотник, они с ним ушли на север. Арнхвит пока с нами. Он вырос и стал сильным и искусным охотником; у него теперь свой саммад. Как многие из детей, рожденных на острове, он не ощущает потребности скитаться весь год, повинуясь охотничьему зову. Я знаю, женщинам такая жизнь нравится. Они не хотят покидать свои засеянные харадисом поля, свои печи и ткацкие станки. Когда здесь становится очень жарко, они начинают твердить: как бы нам хотелось сейчас к снегам и морозам… женская болтовня. Из прежде живших здесь саммадов многие ушли, и на их месте теперь живут другие. Некоторые тану умерли. Хромой Ортнар жив и по-прежнему ворчит. А могучий Херилак, переживший столько сражений, не проснулся однажды – так и окоченел ночью под боком у Меррис. Странные вещи случаются. Теперь она растит сына, Терина. Он уже большой и очень похож на отца.

Так было, и пусть все помнят. Это легко сказать на иилане": lulukhesnii igikurunke', marikulugul marikakotkuru – и приподнять хвост, чего я никогда не мог сделать. Надо бы сходить в город – в Алпеасак – и поговорить с ними. Интересно – правит ли еще Ланефенуу? Если она жива, то, конечно же, до сих пор эйстаа. Ее так просто не вытолкнешь с этого места. Надо побеседовать с ней. Я пытался разговаривать с Арнхвитом, но он твердит, что и слова больше не скажет на иилане". Хватит, мол, с него и марбака. Я не спорю. Интересно, не забыл ли сын своего друга Надаске", сразившего Вейнте" его же собственным ножом и убитого прямо у него на глазах? Прежде все это снилось ему по ночам, и он просыпался в слезах – и так было долго. Я думаю, что он прав. Теперь ему незачем помнить речь иилане". И он не захотел тогда брать назад свой нож – даже когда я до блеска начистил его. Теперь этот нож носит на шее его сын, а Арнхвит носит мой. Отец и сын – так и должно быть.

Иногда мне не хватает его прохладного прикосновения к груди. Но блестящее металлическое кольцо осталось на месте. Вейнте" вырастила его, чтобы не дать мне убежать от мургу. Она умерла давно, но все-таки поздно. Несть числа погибшим от ее руки. Скоро я пойду в Алпеасак. Надо сказать, чтобы они были осторожны, укрепили стену, может быть, перенесли родильные пляжи в другое место. Недавно молодые охотники принесли мне отрубленную голову, чтобы я сказал – не марага ли убийцу сразили они? Голова была не страшная, выпученные глаза, отвисшая челюсть. Просто фарги, только что из воды. Я объяснил им, что это за существо, и запретил убивать их. Охотники хохотали. Они еще уважают меня, но уже не слушаются.

Как сказала при расставании Энге? Давно это было… «Мир не всегда будет принадлежать иилане"«. Тогда я не поверил ей. А сейчас верю. Вокруг появилось множество тану, саммадов не перечесть. Многие ушли с острова. И я думаю, придет время – не завтра, не скоро, не при моей жизни, – когда тану станет столько, что охотники захотят охотиться на землях, где растет Алпеасак. Захотят поохотиться на стада, принадлежащие мургу. Я уже чувствую это.

Хотелось бы снова побывать в долине саску – только путь далек. Ханат и Моргил ходили туда, вернулись и сказали, что у саску все по-прежнему. И всегда будет по-прежнему, ибо таков этот народ.

Думаю, следует сходить в Алпеасак. Предупредить, чтобы получше стерегли свои пляжи – иначе погибнут другие фарги. Иногда далеко в океане проплывает их урукето – значит, они знают, что происходит в других городах иилане". Интересно, что им известно об Энге и ее новом городе на юге? Она объясняла, кто такие Дочери Жизни, но я не понял. Энге и Вейнте" – ночь и день. И у тану так бывает, а не только у мургу. Мы живем в странном мире.

Странно. Кто-то мне говорил об алладжексе и назвал его старым Фракеном. Лыс он – наверное, поэтому. Только я помню его парнем-без-имени. Мир меняется, я понимаю.

Скоро пойдет дождь. У меня всегда ломит бедро перед дождем. Может быть, сегодня я схожу на охоту. Впрочем, мяса хватает. Пойду на остров, где жил Надаске". Одинокий… бедняга. Впрочем, что это я? Он покинул ханане, жил на воле, научился охотиться и ловить рыбу. Научился убивать – чего самцы иилане" не умеют… Умелый был удар. Точный. Никогда его не забуду.

Другие-то забыли, конечно. Все забыли. А я не забуду. У Ерманпадара никогда не было более яркой звезды. Впрочем, может быть, у иилане" нет тхармов… Я не знаю.